Лев ДУРОВ:
Меня расстреляли в подмосковном лесу
Лев Дуров – актер удивительно широкого творческого диапазона. Кажется, ему доступно все: от высокой античной трагедии до бытового фарса. Перебирая в памяти сыгранные им почти за пять десятилетий роли в театре и кино, я обратил внимание на любопытный факт. Среди этих ролей – и главных и эпизодических – практически нет неудачных, провальных работ. Да, слабые спектакли и фильмы были. Но Дуров в них существует как бы в своем собственном психологическом пространстве, нравственной ауре замечательного российского актера, всегда остающегося правдивым и человечески значительным в любых предлагаемых ему драматургией обстоятельствах.
– Лев Константинович, что новенького в вашей жизни?
– Снялся в нескольких новых фильмах: «Танго над пропастью», «Горячая линия», «Луной был полон сад». Особенно интересно мне было работать в этой последней картине, которую поставил знаменитый питерский режиссер Виталий Мельников. Он очень уважительно относится к актерам. Умеет создать на площадке атмосферу, в которой люди ведут себя очень интеллигентно. И кино получается тонкое, изящное. Сюжет нового фильма весьма необычен. Оказывается, даже в семьдесят лет можно оказаться стороной любовного треугольника. Я играю мужа героини (Зинаида Шарко), который был когда-то репрессирован, а сейчас занимается мемуарами. В родном Театре на Малой Бронной я – Эзоп в спектакле «Лиса и виноград» (пьеса Фигейредо). Есть и антрепризные спектакли. Так что скучать некогда.
– С кем из режиссеров кино, кроме Мельникова, вам было интересно работать в последнее время?
– С огромным удовольствием работаю с Валерием Чиковым. Снялся в его фильме «Не валяй дурака», потом в картине «Не послать ли нам гонца» сыграл деревенского дурачка. Текста на весь фильм – всего несколько слов, зато сколько мимики и психологии! Понравилось работать и с Владимиром Машковым в фильме «Сирота казанская». У него как режиссера не было почтения к тем звездам, которых он снимал. На площадке именно он был главным, но при этом ни разу не повысил голоса. А картина, на мой взгляд, получилась хорошая.
– А вам, Лев Константинович, не хотелось очутиться по другую сторону камеры? Ведь многие артисты со временем стараются стать режиссерами.
– В театре я спектакли ставлю. Предлагали поработать режиссером и в кино. Но как-то не сложилось: то меня сценарий не устраивал, то сам понимал, что не смогу снять фильм так, как хотелось бы.
– Вы имеете какое-то отношение к знаменитой цирковой династии?
– Сегодня стало модным отыскивать свои корни. Я тоже занялся своим генеалогическим древом и вот что узнал: в нашей фамилии были и знаменитая кавалерист-девица Надежда Дурова, и цирковая династия не менее знаменитых артистов Дуровых, и даже генерал-губернатор, тоже Дуров, знаменитый, правда, в основном тем, что у самого Пушкина в карты пять тысяч рублей выиграл.
– В общем, предки у вас славные. А родители?
– Родители у меня были не знаменитыми, но замечательными. Им со мной приходилось нелегко: в детстве я получал двойки и постоянно дрался. Несколько раз даже из школы исключали. Но отец меня никогда не ругал. Максимум, на что он был способен, – не разговаривать со мной несколько дней. Правда, лучше бы он ругался: его молчание было самым страшным наказанием, поскольку я его очень уважал. По профессии отец был так называемым мирным взрывником – он пробивал туннели в горах, взрывал пни, когда землю расчищали под пашню. В войну был в ополчении, вернулся с ранением ноги. Отец никогда не пил и не курил. И никто не слышал от него ни одного бранного слова. Кстати говоря, с этим связана одна любопытная история.
Однажды мы с отцом грузили дрова. Он плохо закрепил (зачалил по-нашему) бревно, и оно рухнуло мне на ногу, раздробив косточку на лодыжке. От страшной боли я выругался, причем матом. Отец потом со мной целый месяц не разговаривал, хотя именно этот месяц я пролежал «закованным» в гипс по его же вине.
– С отцом все понятно. А мама?
– Она была научным сотрудником военно-исторического архива, который находился в Лефортовском дворце. Здесь же, на территории музея, мы и жили – в конюшне. Я не шучу, мы действительно жили в екатерининской конюшне. Комнаты, вероятно, в своей прошлой «жизни» были стойлами. Выглядели они странно: длинные и узкие, словно пенал. И еще одно яркое воспоминание из детства: один туалет на сорок коммуналок.
– Вы были в семье единственным ребенком?
– Мода на одного ребенка появилась в нашей стране несколько позже. Так что у моих родителей было трое детей. Я – средний. Старшая сестра стала журналисткой, работала на телевидении, младшая – инженер-строитель.
– А сколько детей у вас самого?
– У меня тоже абсолютно нормальная семья, но – по нынешним меркам. Так что ребенок всего один. Дочь.
– Если можно, расскажите о семье подробнее.
– Никаких скандальных подробностей пообещать не могу, их просто нет. У меня чисто актерская семья. И вот что характерно: все мы – я сам, моя жена Ирина Кириченко, дочь Катя Дурова и даже зять Владимир Ершов – работаем не просто на сцене, а на одной сцене. В Театре на Малой Бронной. Старшая внучка Катя поступила в Гуманитарный университет на факультет религоведения. Есть еще маленький внук Ванюшка, но он пока даже в школу не ходит.
– Кто же главный в вашем доме?
– Главный в доме, конечно, кот Миша. Он огромный и своенравный. Не терпит тепла и любит гулять под дождем.
– Большинство артистов в быту абсолютно беспомощные люди. Прямо как дети – ничего делать не умеют...
– Это не про меня. Я с детства был родителями к хозяйству приучен. Готовить умею и так называемой мужской работы по дому не чураюсь. А когда был помоложе, любил резать по дереву. Даже мебель своими руками делал. У меня до сих пор стоит в квартире напольная книжная полка, так ее гости за антиквариат принимают. А сестре от моих щедрот книжный шкаф достался. Говорят, красивый получился.
– С руками у вас все в порядке. А с характером? Вы, случаем, не диктатор?
– Характер у меня, так скажем, непростой, но диктатором я бы себя не назвал. Разве что в отношении себя самого. Я понимаю, что звучит не слишком серьезно, но – вы только не смейтесь – у меня очень сильная психологическая аура. Скажем, решил бросить курить – и бросил. Сразу, в один день, хотя до этого курил всю жизнь, с первого класса. Те, кто знает вкус табака, поймут, что это сделать не слишком просто. То же самое было и с алкоголем.
– Пить тоже с первого класса начали?
– Конечно, нет. И вообще, что значит «пить»? Сейчас мне врачи алкоголь полностью запретили, но и раньше, когда можно было употреблять, я не злоупотреблял. Во всяком случае «под мухой» меня никто никогда не видел. И это при том, что от застолий и всякого рода артистических фуршетов я никогда не отказывался. Вино, как говорится, меня не брало. Хотя я бы сказал по-другому: это я не позволял ему брать верх над собой. Кстати, на мой взгляд, именно сила воли помогла мне выжить после инсульта. И не просто выжить, но и вернуться на сцену.
– Давайте от грустного к веселому. Припомните какой-нибудь курьезный случай, произошедший на съемках.
– Курьезов в нашем кино до сих пор хватает. Помню, снимали мы на улицах Львова сериал «Три мушкетера», где я играл капитана Де Тревиля. Считается, что лошади дальтоники, но теперь точно знаю: это неправда. Мою лошадь, например, раздражал голубой цвет. Она начинала беситься, когда видела актеров и массовку в голубых мундирах. А заменить ее в разгар съемок было уже нельзя. Однажды в один такой момент она меня понесла. Я вылетел на ней на главную улицу города.
– Представляю выражение лиц автомобилистов и прохожих...
– Да, выражение было то еще. Я – среди машин, в шляпе с перьями, шпага на боку, кресты на спине и груди. Скачу, делаю вид, что так и надо. Вижу, впереди милиционер-регулировщик. Я выбросил руку налево, для поворота, он ошалевшими глазами посмотрел на меня, остановил движение и показал жезлом, что я могу поворачивать. Кое-как сумел повернуть лошадь и поехал обратно. Сделал круг и вернулся во двор замка, где мы снимали. А там уже царила паника. Пришлось сказать, что я просто размялся и лошадь разогрел.
– Съемки, сцена – это замечательно. А как вы отдыхаете?
– Никак. Я лет двенадцать не имел того, что нормальные люди называют отпуском.
– А как же зарубежные поездки?
– Вот этим кино и замечательно: оно дает актеру возможность поездить по миру. Людей, что называется, посмотреть и себя показать. И немного отдохнуть заодно. Вот мне и посчастливилось поездить.
– И где больше всего понравилось?
– А везде. В Америке, Мексике, Сингапуре, Англии и во многих других местах. А вот в ГДР меня в свое время не пустили.
– Почему?
– Я тогда снимался в «Семнадцати мгновениях весны» в роли Клауса – провокатора, если помните. Съемки должны были продолжаться в ГДР, предстояла командировка. А в те времена – некоторые читатели наверняка на себе это испытали – каждый гражданин, собиравшийся выехать за рубеж, в обязательном порядке проходил множество проверок. Ну про гэбэшные и прочие проверки я рассказывать не буду. Меня срезали на другой – на проверке лояльности к советской власти и идеологической подкованности.
– Вы оказались настолько нелояльны?
– Все было гораздо проще. Проходили эти проверки в райкоме партии. Каждого выставляли посреди комнаты и задавали разные каверзные вопросы. Вызвали на комиссию и меня. Сесть, естественно, никто не предложил. Простояв, как дурак, некоторое время, я, что называется, начал заводиться. А тут как раз одна строгая партийная дама соизволила поинтересоваться, что изображено на нашем государственном флаге. Ну я, конечно, не моргнув глазом, и ответил: «Череп и кости». У всех просто челюсти отпали. После неловкой паузы какой-то добрый старичок попытался спасти положение и задал «более легкий» вопрос (они вообще, похоже, на дебилов были рассчитаны): «Перечислите столицы союзных республик». Он, наверное, мне помочь хотел. А мне уже вожжа под хвост попала. «Тамбов, – говорю, – Новосибирск, Тула и эта, как ее, Малаховка».
– И чем все это закончилось?
– Убийством в подмосковном лесу.
– И кого там убили?
– Меня. В ГДР я, естественно, не поехал, так что пришлось Штирлицу убивать Клауса не в Германии времен Второй мировой войны, а в мирном Подмосковье.
Вел интервью
Геннадий ФРОЛОВ.