Зэки
на БАМе
В последнее время в стратегических планах
возрождения экономики России все чаще мелькает
слово «БАМ», знаменитая в свое время стройка века,
которая так и не была доведена до ума. Все идет к
тому, что эта железнодорожная магистраль,
возведенная, по слухам, руками заключенных, будет
востребована к жизни. Тем более что ею усиленно
интересуется иностранный капитал.
Я начал службу на БАМе в декабре 1974 года с первых
костров и побывал почти на всех точках
центрального и восточного участков магистрали.
Земляное полотно и рельсовые пути укладывали
солдаты железнодорожных войск, пристанционные
поселки возводили посланцы союзных республик
тогда еще великой державы. И все же историю БАМа
не оторвать от людей в зэковской робе, ибо
начинался он на сорок лет раньше.
Старт массовой передислокации заключенных за
Байкал был дан в 1934 году сразу после ХVII съезда
ВКП(б). По иронии судьбы столицей бамлаговской
империи стал город Свободный. Начальником
строительства назначили недавнего заключенного
Френкеля Нафталия Ароновича.
Как? Почему? Кто он такой?
Родился в Константинополе. В Россию приехал
делать деньги. Это получалось у него совсем
неплохо. Занимался лесоторговлей. Стал
владельцем нескольких пароходов на Черном море.
В Первую мировую торговал оружием. Успел с
нажитым капиталом удрать от революции в Турцию.
Рисковый по натуре, решил вернуться в Россию при
НЭПе. И загремел на Соловки.
Коммерсант – он и за проволокой коммерсант. При
содействии лагерного начальства наладил силами
заключенных выделку кож, изготовление обуви и
кожгалантереи. Изделия соловецких мастерских
преподносились в дар высокому начальству и даже
оказывались на прилавках столичных торговых
рядов.
О перековавшемся буржуе доложили Сталину. Вождь
решил своими глазами глянуть на лагерное чудо.
Френкеля самолетом отконвоировали в Москву, где
он предстал пред государевы очи. И в грязь лицом
не ударил. Развернул целую программу построения
социализма... силами заключенных.
Из кабинета Сталина Френкель вышел свободным
человеком. Уехал на Беломорканал на руководящую
должность. И уже оттуда попал на трон таежной
лагерной империи протяженностью от Байкала до
берегов Тихого океана с населением в 300 тысяч
человек.
Он сам разработал ее административную структуру.
Она состояла из лагпунктов, которые, в свою
очередь, подразделялись на фаланги. Последние
имели постоянное место дислокации и
периодически обновлявшийся трудоспособный
спецконтингент.
Основные силы этого контингента были
сосредоточены на Байкало-Амурской магистрали (заключенные
еще и реконструировали Транссиб). Спешно
прокладывались участки: Хабаровск – Комсомольск-на-Амуре,
Тайшет – Усть-Кут, а также ветки примыкания к
Транссибу: Тахтамыгда – Тында, Известковая –
Ургал...
Ветки примыкания я проехал на разных видах
транспорта несколько раз. Бывшая Тахтамыгда
превратилась в узловую станцию БАМа. От
Известковой до Ургала новая трасса ушла в
сторону от насыпи, сооруженной первыми бамовцами-заключенными.
Места были гиблые и почти безлюдные. Чего стоят
одни названия редких поселений: Ургал, Тырма и т.п.,
которые переводятся на русский как «черт»,
«ведьма».
О старобамовских фалангах напоминали
сохранившиеся бетонные опоры мостов и заросшие
подлеском захоронения. На одной из опор еще можно
было прочитать выдавленные когда-то в сыром
бетоне слова: комбриг Петров, Блюм из Одессы... На
лагерных погостах вместо крестов стояли
столбики с едва различимыми цифрами – номерами
заключенных. На одном таком кладбище сохранилась
мраморная плита с надписью: «Юля. 16 лет». Кто она,
эта девочка?
Заключенные мерли не только от каторжного труда,
их косила и сама природа. Даже в семидесятых,
когда новостроители были обеспечены теплой
одеждой, нормальным питанием, бытовыми вагонами
и сборно-щитовым жильем, люди замерзали,
случалось, лишь потому, что ночью выходили по
большой нужде. Морозы под пятьдесят обычны для
тех мест. Мари и болота, рожденные вечной
мерзлотой, – тоже обычны. Плюс таежные пожары,
внезапные наводнения среди короткого комариного
лета, карстовые провалы, оползни с потревоженных
бульдозерами сопок...
А дело двигалось. Френкель был толковым и
жестоким организатором. Он учитывал и
политический момент, и людскую психологию. Взял
на вооружение массовый трудовой энтузиазм
тридцатых годов. По его распоряжению зэков
именовали не иначе как путеармейцами. Для них
были организованы школы ликбеза,
профессиональное обучение и, конечно же,
социалистическое соревнование со слетами
победителей. Победители освобождались от
наказаний.
И вообще, моральное и материальное
стимулирование использовалось на полную катушку.
Вплоть до казенной пайки, которая именовалась
«дифпитанием», со «шкалой приварка» и «хлебной
шкалой». Еда распределялась дифференцированно, в
зависимости от выработки нормы и вне зависимости
от трудоспособности.
Выявлением «врагов и вредителей» занимался не
подчиненный Френкелю третий отдел. В Томском
архиве и поныне хранятся дела о бунтовщиках и
вредителях в спецзоне.
С одним из дел мне довелось познакомиться.
Называлось оно «Правотроцкистская шпионско-вредительская
организация на строительстве БАМа». По
информации третьего отдела в наркомат,
вредителями и шпионами были чуть ли не все
заместители Френкеля.
Начальника электромеханического отдела БАМлага
Юрия Давыдова арестовали, когда он был на трассе.
Ранее Давыдов уже был осужден коллегией ОГПУ. За
ударную работу на Беломорканале судимость сняли.
На БАМ его пригласил Френкель.
И вот снова арестовали. Поместили в пустую камеру
с красными от клопов стенами. Через сутки его
белая рубашка приобрела красно-бурый цвет. На
пятые сутки он перестал ощущать укусы. Его
перевели в карцер.
Вот что писал впоследствии Давыдов: «Чаще других
допрашивал замначальника третьего отдела Орьев.
Говорил, как вколачивал гвозди:
– Мы будем тебя страшно бить. Сделаем мешок с
костями. Но показания напишешь. С кровью вырвем и
все равно расстреляем!
Ударил меня ребром ладони сперва по одному плечу,
потом по другому. Таким японским ударом ломают
ключицу. От перелома спас пиджак, подбитый в
плечах ватой. После этого он бил меня в солнечное
сплетение и в область сердца...
Наверху, прямо над кабинетом, где меня
допрашивали, каждый день тоже кого-то били. Один
раз слышал громкий вопль: «Не бейте! Я же написал
восемь листов показаний!» После этого крик
перешел в звериный вой и заглох...»
Давыдов написал 227 страниц показаний о
вредительстве, от которых позже отказался.
Особым изуверством отличался младший лейтенант
госбезопасности Воля-Гойхман. Особенно он
свирепствовал при допросе женщин. В том же
Томском архиве сохранились показания свидетеля
Пастернака: «Воля-Гойхман бил Овечкину по лицу и
ногами в грудь. Тут же в кабинете находилась
следователь Кожевникова, которая вела дело
Овечкиной...» Фамилия Овечкиной встречается в
записке, обнаруженной в архиве томским
профессором Комогорцевым. Адресована она на волю,
но до адресата не дошла.
«Нас обвиняют по ложному доносу: Эмилия Овечкина,
Людмила Малиновская, Люба Шевченко и я. Показания
вынуждают пытками. Спаси нас, напиши Сталину.
Торопись, жизни осталось мало... Верь нам, мы не
виновны. Тэма».
Заключенные всегда мечтают о «зеленом
прокуроре». Зэки БАМлага не были исключением. В
бега уходили постоянно, и даже зимой, когда
добраться до обитаемых мест было практически
невозможно. Количество беглецов, согласно
лагерной статистике, колебалось от 100 до 1000
человек в месяц.
Но это не влияло на темпы строительства БАМа.
Френкель слал в Москву победные реляции. Главный
босс Наркомата путей сообщения, он же член
политбюро ЦК Каганович заявил с высокой трибуны:
– Если бы работы велись не БАМлагом, а другой
организацией, то стоили бы намного дороже. Надо
наградить строителей... Работа проделана
огромная, и полагаю, что товарищ Берия меня в этом
поддержит!
Товарищ Берия поддержал. Из Москвы в г. Свободный
прибыла спецкомиссия. Она подтвердила трудовой
энтузиазм зэков. А заодно установила, что
«вредительские» дела в основном сфабрикованы.
Оставшихся в живых «шпионов и вредителей», в том
числе и «троцкиста» Давыдова, выпустили. Их места
в камерах заняли работники третьего отдела.
Военный трибунал Хабаровского округа приговорил:
Орьева – к восьми годам лишения свободы, Волю-Гойхмана
– к десяти, Антонова – к семи, Юциса – к пяти и т.д.
Недолго они пробыли в заключении. Первым был
освобожден Орьев. Начальник управления НКВД по
Хабаровскому краю комиссар госбезопасности 2-го
ранга Гоглидзе (он будет расстрелян одновременно
с Берией) начертал на его деле резолюцию:
«Оформить восстановление в органах...»
Строительство между тем продолжалось. К началу
Великой Отечественной вступили в строй
действующих железнодорожные пути Хабаровск –
Комсомольск-на-Амуре, Бам – Тында, Известковая –
Ургал. Никто и предположить не мог, что через год
уложенные рельсы исчезнут с насыпи.
В тяжелом сорок втором транспортная ситуация под
Сталинградом стала критической: однопутки от
Тихорецка и Лихой оказались в тылу врага. Дорога
Поворино – Сталинград разрушена. Необходимо
было срочно возвести рокаду. Изыскание трассы и
строительство поручили бамовцам. Возглавил
работы Федор Гвоздевский. Строительство рокады
началось в феврале. Шло оно под непрерывными
бомбежками, в условиях постоянных пожаров и
разрушений. Не хватило рельсов. Государственный
комитет обороны принял беспрецедентное решение:
разобрать верхнее строение пути на участках Бам
– Тында и Известковая – Ургал.
На 103 сутки прокладка пути была завершена.
Большинство подконвойных строителей влились в
число защитников Сталинграда. Гвоздевский тоже
написал рапорт с такой просьбой. Но он оказался
нужнее на БАМе.
Зэковская эпопея БАМа продолжалась. Не столь
бурно, как в довоенные годы, но все же.
Заключенные предпочитали штрафные батальоны.
Пополняться БАМлаг стал лишь после Победы.
Потянулись эшелоны с дезертирами, полицаями и,
увы, с освобожденными из фашистских застенков
военнопленными. С востока на БАМ везли пленных
японцев...
Но это уже другая глава из жизни зэков,
послевоенная, требующая отдельной публикации.
Юрий ТЕПЛОВ. |
вернуться
