Штирлица
провалила Москва
Часть
3
Главным
мотивом, толкнувшим
немецкого
контрразведчика Вилли
Лемана в объятия
советской разведки,
очевидно, стали его
затаенные симпатии к
нашей стране и тревога
за судьбы
собственного народа.
Встретив рождение
третьего рейха с
настороженностью,
этот офицер гестапо,
как ни парадоксально
прозвучит, в конце
концов пришел к
полному неприятию
идеологии и практики
нацизма.
Пережив тяготы Первой
мировой, Вилли больше
всего не хотел
повторения войны с
Россией и до
последнего момента
надеялся, что она
все-таки не вспыхнет.
Как видим,
«Брайтенбаху» было
далеко до дьявольской
прозорливости
блестящего аналитика
Штирлица. В отличие от
торопившегося сделать
карьеру в
национал-социалистской
партии советского
разведчика он из года
в год откладывал
вступление в НСДАП и
подал заявление о
приеме только в 1938
году.
Обаятельный
штандартенфюрер –
любимец женщин всех
возрастов, созданный
на телеэкране
Вячеславом Тихоновым,
и внешне мало походит
на Лемана. Вилли был
значительно ниже его
ростом, склонный к
полноте мужчина со
скуластым, не слишком
привлекательным
лицом. В 1939 году ему
стукнуло 55 лет.
Кстати, совсем не
таким, каким в фильме
сыграл шефа гестапо
Леонид Броневой, был в
жизни и Генрих Мюллер.
Родившись в 1901 году, на
17 лет позже Лемана, он
годился ему в сыновья.
Поджарый, моложавый,
до предела молчаливый
и потому никогда не
произносивший длинных
монологов, «папаша
Мюллер», как прозвали
своего шефа обитатели
жуткого особняка на
Принцальбрехтштрассе,
ничем не походил на
экранного двойника,
созданного фантазией
Татьяны Лиозновой.
Пути Лемана и Мюллера
скрестились в конце 1935
года, когда Гиммлер
вручил
прославившемуся
волчьей хваткой
баварскому сыщику
бразды правления
создававшейся из
региональных
управлений немецких
земель объединенной
тайной полицией,
номинально оставаясь
ее верховным главой.
Отличавшийся
редкостной
подозрительностью и
феноменальным
коварством, Мюллер
никому не доверял. 7
лет проработав под его
непосредственным
началом, Леман все эти
годы словно ходил по
лезвию бритвы.
Сам он не допустил ни
одной ошибки, которая
позволила бы Мюллеру
взять его след. А между
тем опасные ситуации
возникали
неоднократно. Не
случайно вскоре после
знакомства с новым
шефом «Брайтенбах» на
конспиративной
встрече с «Бетти»
(Зарубиным) просил
приготовить для него
паспорт на другую
фамилию, если вдруг
придется переходить
на нелегальное
положение и пытаться
тайно покинуть
Германию.
В 1936 году в гестапо
поступил донос на
Лемана. Утверждалось,
что на рубеже 20 – 30-х
годов он
придерживался
антифашистских
убеждений, имел личные
отношения с
председателем совета
рабочих и солдатских
депутатов Отто
Штробелем. Автором
доноса скорее всего
был сам Штробель,
бежавший из стана
левых, вступивший в
нацистскую партию и
ставший правой рукой
Геббельса в ведомстве
имперской пропаганды.
Леман вовремя
позаботился о том,
чтобы этот факт его
биографии не стал
известен руководству
полиции или кадровым
органам и уж конечно,
не нашел отражения в
его личном деле, где,
если вспомнить
сочиненные Юлианом
Семеновым
характеристики на
членов СС, приемлема
была одна
формулировка:
«Беспощаден к врагам
рейха…»
Тем не менее в гестапо
провели служебное
расследование. Когда
Мюллер познакомился с
его результатами, он
принял решение
прекратить дело в
отношении своего
сотрудника «за
недоказанностью
вины», хотя решающую
роль сыграли,
думается, репутация
опытнейшего
профессионала и
добрые отношения с
начальством.
Но, спустя несколько
недель, некая Дильтей,
арестованная тайной
полицией, дала
показания: советское
посольство в Берлине
(читай «легальная»
резидентура разведки,
работавшая под
«крышей» посольства)
имеет в гестапо
«своего человека», и
назвала фамилию
Лемана!
За Вилли установили
плотную слежку,
гестаповская
«наружка» «водила»
его примерно в том же
режиме, в каком
Мюллер-Броневой
требовал «водить»
Штирлица после
приватной беседы с
главой РСХА. Ничего
подозрительного опять
не обнаружили.
Начальник русского
отдела гестапо Феннер
по прошествии времени,
когда сомнения насчет
Лемана снова
рассеялись,
доверительно
рассказал ему, что
взятая гестапо
Дильтей
сожительствовала с
сотрудником тайной
полиции – его
однофамильцем, и
оклеветала его, чтобы
отомстить неверному
любовнику. Выдержка не
подвела «Брайтенбаха»
и на этот раз, все
обошлось.
Но беда пришла оттуда,
откуда ее никак не
ждали: советскую
разведку захлестнул
девятый вал репрессий.
Во второй половине 1937
года Зарубина-«Бетти»
отозвали в Москву и
отстранили от дел,
обвинив в том, что он
работает на гестапо.
Перед отъездом в
Москву, предчувствуя
недоброе, «Бетти»
познакомил
«Брайтенбаха» со
своим агентом –
хозяйкой
конспиративной
квартиры «Клеменс».
Она была иностранкой и
почти не владела
немецким, но другой
кандидатуры связника
в распоряжении
Зарубина не было.
Леман вручал ей
материалы в
опечатанном пакете, их
забирал один из
сотрудников
«легальной»
резидентуры. Таким же
образом «Брайтенбаху»
передавались задания.
В конце 1937 года
единственным
оперработником
берлинской
резидентуры остался
Александр Агаянц, еще
хуже «Клеменс»
знавший немецкий. В
конце осени 1938 года он
последний раз принял
от нее материалы
Лемана, а через месяц
скончался на
операционном столе в
берлинской клинике
«Шарите». Последняя
ниточка, связывавшая
«Брайтенбаха» с
Центром, оборвалась.
Вспомним, что в
«Семнадцати
мгновениях весны»
радистка Кэт рожала
именно в «Шарите», а
бдительность
принимавшей роды
медсестры –
осведомительницы
гестапо – оставила
Штирлица без связи…
Неотвратимое движение
Европы к войне,
отсутствие
достоверной
информации о
происходящем в
правящих верхах
Германии заставило
руководство внешней
разведки СССР
(обновившееся в ходе
репрессий полностью)
позаботиться о
восстановлении
«легальной»
резидентуры в Берлине.
Летом 1939 года сюда
прибыл назначенный
резидентом Амаяк
Кобулов, брат
влиятельного
функционера НКВД
Богдана Кобулова, и с
ним несколько
оперработников.
Перемены в кадровом
составе советского
дипкорпуса не
ускользнули от
внимания Лемана.
В конце июня 1940 года в
затемненном,
ожидавшем налета
английских
бомбардировщиков
Берлине неизвестный
опустил в почтовый
ящик полпредства
письмо, адресованное
военному атташе или
его заместителю. Автор
послания предлагал
восстановить
прерванный с ним
контакт. «Если это не
будет сделано, моя
работа в гестапо
потеряет всякий
смысл»,– резюмировал
он. В письме
указывались пароль
для вызова по
телефону, место и
время встречи.
Рискованный, почти
безрассудный шаг! Все
равно что Штирлицу
позвонить по телефону
спецсвязи Мартину
Борману и
договориться с ним о
рандеву… Леман явно
нарушил все
требования
конспирации, но иного
выхода у него, видимо,
не было.
Александр
ПРОНИН.
На снимках: Эрнст
Кур, приятель Лемана,
уволенный из прусской
полиции за
дисциплинарные
проступки и ставший
его доверенным лицом;
Гинденбург (справа)
возродил германский
военный потенциал и
восстановил военную
мощь Германии. А потом
пробил час Гитлера...
(Окончание
следует.)
|
